Спектакль «Заложники любви»

Заложники любви. Субъективная культура «Заполярной правды».

Как вы думаете, хорошо или плохо быть заложником? А заложником любви? А свидетелем того, как происходит захват этого несчастного? Норильчане, которые в конце апреля побывали на спектакле московской антрепризы «Заложники любви», наверняка ответят на эти вопросы с полным знанием дела. А для тех из вас, уважаемые читатели, кому не посчастливилось увидеть «живьём» народных артистов России А.Панкратова-Черного, Наталью ЕГОРОВУ, заслуженных артистов России Светлану ТОМА и Андрея ХАРИТОНОВА, наш «отчёт» о проделанной ими «работе».

Вначале было слово. Потом — много слов

В рекламных афишах, в многочисленных, как это сейчас принято говорить, пресс—релизах тема спектакля заявлена с предельной четкостью: человеческое счастье. А всё—таки рискну я предложить вам посмотреть на «Заложников»... полузакрыв глаза и вслушиваясь в каждое слово, несущееся со сцены. Потому что в этом спектакле атмосферу создают именно слова. Автор пьесы Наталья ДЕМЧИК (с ходу ремарка: по утверждению маститых критиков, Наталья Ивановна входит в пятерку наиболее ярких и востребованных российских драматургов) не просто владеет русским языком — её русский искрится всеми оттенками смысла, фигур речи, вкусных сравнений, хлестких, наотмашь бьющих синтаксических конструкций и забавных недоразумений, вызванных обилием омонимов — если помните, разных по значению, но одинаковых по звучанию слов. Уф, понесло меня, каюсь, в сторону высоконаучных дебрей, но удержаться от того, чтобы сразу «разложить по полочкам» богатство сочной, красочной речи актеров, очень сложно.

И потом, всё со слов начинается, словами и заканчивается. Один главный герой — Скотт Русецки (Андрей Харитонов) — таки «убалтывает» возлюбленную души своей Екатерину Ивановну (Наталья Егорова), и та соглашается выйти за него замуж. Другая пара — Григорий, он же Гришаня (А.Панкратов-Черный), и Дебора (Светлана Тома) тоже достигают гармонии с помощью слов. А как иначе: эмансипированная по самое не хочу американка, если судить по русским меркам, вообще в жены не годится: ни тебе вкусностей — «Всё, что в печи, на стол живо мечи», ни пышных форм. Как это прозвучало в спектакле? «Лучше покачиваться на волнах, чем биться об утесы». Ну, вы понимаете... Да и с детьми у Деборы отношения не заладились: виделась с ними чуть ли не по расписанию, и её активная творческо—научно—общественная деятельность, в конце концов, довела её до конца. Деборы не стало: авария.

А теперь вернемся к отечественным героям.

«Скоттюшка!» — «Аюшки?»

Это не мои придумки. Это точная цитата из спектакля. Вот, казалось бы, имя Скотт, как ни крути, а ласково не уменьшишь. Ан нет. Наши люди, даром, что на такси в булочную не ездят, соображалку держат включенной круглосуточно.

Екатерина Ивановна в исполнении Натальи Егоровой — на первый взгляд, бой—баба. Но только на первый и невнимательный взгляд. Присущ ей и юмор искрометный, и неожиданная для такой «пышечки» грациозность, и знание Достоевского. Это, кстати, нюанс, за который драматургу отдельный поклон в пояс. Согласитесь, в современной комедии положений, где герои обмениваются репликами на грани допустимого в приличном обществе, вдруг услышать фрагмент из «Преступления и наказания», да настолько к месту, настолько мастерски исполненный — дорогого стоит. Ай да Наталья Егорова, которая, по её признанию, никогда не позволяет себе прийти на репетицию «пустой» — без идей по поводу пьесы. Что сказать? Чувствуется это, в каждом жесте и каждом слове. И даже в том, как внимательно наблюдает Екатерина Ивановна за «Скоттюшкой», наполняющим её рюмку живительной водкой.

Ну, умопомрачительный Панкратов-Черный, играющий Гришаню в манере «Ах, где мои семнадцать лет — на Большом Каретном», — это просто воплощенная мечта русских женщин, не испорченных западным «ветром перемен». Он и мужик — косая сажень в плечах, и зону, понимаешь, чувствует на агромадном расстоянии. Правда, заявляет Григорий об этом в ответ на реплику Скотта, что, мол, эрогенных зон у Деборы ему, Гришане, не найти!

Вот мы и подошли к одному из главных мотивов спектакля «Заложники любви». Дело в том, что обе супружеские пары, раскрывающие всю свою подноготную на сцене, обменялись партнерами. Но! Лишь два партнера из четырех — Скотт и Екатерина Ивановна, так сказать, «во плоти». Вторая парочка — увы! — вернулась на этот вечер с того света: как и Дебора, Григорий стал жертвой аварии. Собственно, эта трагедия, а вернее, наличие автомобиля «Мустанг», и послужило поводом для знакомства вдовы Григория с представителем автоконцерна Скоттом Русецки (фамилия—то какова! Недаром прадед родом из окрестностей Малой Арнаутской улицы).

«И как отношения с Богом?» — «Здороваемся»

Опять не моя выдумка. Так ответил Григорий на вопрос, заданный ему в лоб.

Тема жизни и смерти — одна из «красных нитей», из которых соткан этот спектакль. Америка и Россия, мужчина и женщина, эмансипация и домострой, молчаливое доверие и тщательно скрываемая враждебность, богатство и бедность, и счастье, и деньги, которых не хватает даже богатым, — вот что составляет канву «Заложников любви». А еще есть молчаливый — ни единого слова за весь спектакль — пятый герой: это задник сцены. Уходящий в небо призрачный путь из такого призрачного для русской глубинки Манхэттена. Увы и ах, реклама сообщает имя режиссера — лауреата фестиваля «Театральная площадь» Геннадия Шапошникова, который подарил в том числе и норильчанам эту чудную историю жизни и смерти. Известно, что постановка увидела свет благодаря театральному центру «РуссАрт». Но в пресс—релизах не удалось отыскать имя художника, создавшего с помощью немногих предметов сплав бедненькой квартирки Екатерины Ивановны и небоскребов Манхэттена, даже с середины высоты которых люди уже — муравьишки.

Скотт Русецки (Андрей Харитонов), пожалуй, в меру неуютно чувствует себя в каждом из этих секторов. В Америке — потому что, выучив русский язык в противовес своей взбалмошной Деборе, он приобрел «в комплекте» и способность вполне по—русски напиться, но даже тогда не забыться. А в России ему некомфортно, потому что, как ни крути, а загадочная русская душа существует. И живет в каждом русском, с которым приходится столкнуться мистеру Русецки. Милейшая Екатерина Ивановна, бывший бухгалтер милиции, приковывает его наручниками, чтобы получить пять тысяч долларов в возмещение потери кормильца (это Григория—то, который даже после смерти просит у неё бутылочку!). А сам Гришаня косо смотрит на Скотта из—за его «шашней» со своей женой. Вот ведь, даже не скажешь «бывшей». Потому что она же для него по—прежнему пироги печет и цветочки на могилке выращивает...

Я русский бы выучил только за то...

За что выучила русский, прежде ненавистный ей, язык Дебора Русецки (эх, как душевно называет её Гришаня — Деборка) — понятно. За то, что после жизни познакомилась с таким грубо—обаятельным, таким медведем, но привлекательным Григорием. И всегда командовавшая супругом Дебора вкусила прелесть не покорности, но осознания, что за мужем — как за каменной стеной. Это, кстати, как подмечает Скотт, еще одно излюбленное русское выраженьице. И понимание его смысла дает очень много для понимания психологии русской женщины. «Да, скифы мы. Да, азиаты мы...». Но ведь именно в атмосфере русской азиатщины Дебора становится человечнее, Скотт — счастливее. И в то же время «ветер перемен» делает Екатерину Ивановну защищеннее, а Гришаню — искушеннее.

Они сошлись: Восток и Запад

Финал. На сцене все счастливы; дамы, сбросив маски своих героинь, оказываются более юными и более родными. Светлана Тома — так просто поражает своей неувядающей прелестью. Мужчины... ну, как и положено сильному полу, они сдержанны в проявлении эмоций. А всё—таки заметно, что норильская публика их растрогала. В самом деле, в столицах ныне такой искренне горячий, до криков «Браво!» и лавины оваций, прием далеко не всегда встретишь.

Знаете, о чём подумалось? Да ведь актеры и зрители нашли друг друга, совсем как Америка и Россия в «Заложниках любви». Чудо.

Татьяна КРЫЛЕВСКАЯ.